Лизавета уже сочиняла веселую записочку насчет того, что ужин был, а с романтиками в конце двадцатого века напряженка, но она не в претензии, дефицит есть дефицит, как зазвонил телефон. Он звонил и до этого. Несколько раз. Но Лизавета не брала трубку. Зачем? Чтобы голоском вежливой секретарши проворковать: «А Сергей Анатольевич вышел»? Телефон замолчал и принялся мигать. Значит, оставили сообщение на автоответчике. У автоответчика есть одно прелестное качество: он с тобой говорит, а ответа не требует. Лизавета быстренько нашла папку гостиничной мудрости, где бесталанным гостям растолковывают, как пользоваться прачечной, как позвонить портье и как включить автоответчик. Нажала требуемую комбинацию кнопок.

– Значит, ты в номере? Тогда жди! Мы слов на ветер не бросаем! – прокричала послушная телефонная машина. Голос не Сергея. И вообще неприятный. Лизавета вдруг вспомнила – Сергей как-то невзначай бросил, что на родину ему не хочется и вряд ли он туда поедет. Это когда они встречали Новый год в Будапеште. В январе не хотелось, а сейчас приехал. Неожиданно. И такой странный звонок. С явной угрозой. Лизавета встала и осторожно подошла к выходу: вроде тихо, можно уходить. Она слегка приоткрыла дверь, высунула нос. Тихо.

Лизавета бросилась почему-то не к лифту, а к лестнице. Почему? Она не знала и никому не смогла бы объяснить. Точно так же она не смогла бы объяснить, почему ее вдруг охватила паника, чего она испугалась. Текст-то был самый безобидный. Может быть, кто-то обещал Сергею бутылку коньяка и слов на ветер не бросает? А она бросилась бежать, как угорелая кошка.

Только в вестибюле Лизавета немного отдышалась и даже взяла себя в руки. За стойкой портье стояла уже не мышка, а, скорее, кошка. Черноволосая девица с раскосыми, обведенными зеленой тушью глазами.

– Номер триста сорок два? – спросила ее издалека Лизавета.

– Ключ не сдал. – «Кошка» даже не обернулась. Значит, кто-то уже спрашивал ее об этом постояльце.

Лизавета быстро, но стараясь не бежать, добралась до выхода из «Астории». Гостиничные такси – к черту. Направо, еще раз направо. На Большой Морской полно машин, которые нравятся ей гораздо больше.

Таксист попался болтливый. Но он вполне устраивал самого себя в качестве собеседника. Сам спрашивал, сам отвечал, а Лизавета тем временем думала, каким ветром и куда унесло ее одинокого романтика.

ПОКУДА КРОВЬ НЕ ПРОЛИЛАСЬ

Кавалергарда век не долог, и потому так сладок он…
Трубит труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон…

Серега лежал на низком топчане и тихонечко напевал. Скучно и делать нечего. Надо себя развлекать. Вообще-то хозяин о них позаботился – тут на чердаке и гири есть, и два тренажера. Но не будешь же качаться с утра до вечера, а выйти нельзя. Хозяин положил их на матрасы.

Точнее, хозяин привел их сюда и велел никуда не выходить. Выражение «залечь на матрасы» Серега вычитал в книжке про мафию. Там, когда вспыхивала межклановая война и начинали свистеть пули, боссы, чтобы спасти людей, прятали их на разных конспиративных квартирах. Серега книжку читал давно, еще в школе, а сейчас вспомнил. И про себя называл их житье на чердаке «лежанием на матрасах».

Не обещайте деве юной любови вечной на земле…

– Слушай, прекрати выть! – подал голос Арслан. Он сидел на табуретке и сторожил микроволновую печку с бутербродами.

– Я не вою, я пою! – лениво откликнулся Серега, не думая прекращать.

Крест деревянный иль чугунный назначен нам
в грядущей мгле…

– Песни у тебя какие-то дурацкие! – не унимался Арслан.

– Это не дурацкая песня, а Окуджава, темнота, – обиделся Серега.

Он любил Окуджаву с детства. Сколько себя помнил, столько и любил. Каждое слово в этих песнях было из другой, не Серегиной жизни. Каждое слово рассказывало о неведомых и больших чувствах. Любовь, верность, надежда. Кавалергарды и комиссары в пыльных шлемах, генералы свиты и виноградная косточка. Сереге, родившемуся и выросшему в унылом шахтерском поселке на Донбассе, нравилось все далекое и красивое.

Он зачитывался Майн Ридом, Вальтером Скоттом, Джеком Лондоном и Стивенсоном. Глотал книги пачками, только чтобы отъехать от действительности. Действительность – это погоня за видаками и пуховиками, которые вдруг стали завозить в обмен на уголь, это разговоры о том, кто, где, когда, с кем и сколько выпил, почему Гришка опять поставил фингал своей жене Люське, и все такое прочее. Ему казались скучными отец, вдруг активно занявшийся профсоюзной работой, и мать, украшавшая свое родовое гнездо чем попало. Мысленно Серега жил в других родовых замках.

Там смелый Айвенго добивался нежной леди Ровены, там отчаянный Квентин Дорвард спасал от злодеев богатую наследницу де Круа, там мудрый Мейлмют Кид знал, как заставить новоиспеченного клондайкского миллионера вернуться к своей жене-индеанке. Там, а не здесь. Здесь – смены в забое, несмываемая угольная пыль под ногтями… И китайская тушенка, гонконгский видеомагнитофон, малайский «Адидас» как символы благополучия.

Поэтому, когда шахту закрыли и выяснилось, что работы для окончившего школу Сереги нет и не предвидится, он обрадовался.

Из дома его отпустили легко. Раз парень так много читает, ему действительно стоит учиться, решили родители. И Серега уехал. Поступал и поступил в петербургский Политех, но сопромат и теплофизика ему тоже не показались. Он по-прежнему читал не учебники, а про «другую жизнь». Книжек стало больше. Переводная литература обрушилась на Серегу, как камнепад. Он понял, что другая жизнь – это не обязательно давно. Другая жизнь есть и сейчас. За три года он проглотил еще сотни четыре книг: про мафию, про Джеймса Бонда, про японских ниндзей… Протащился три курса с троечки на троечку и был отчислен. Домой не хотелось отчаянно. Так Серега оказался на Апраксином рынке, то бишь на Апрашке. Там его и нашел хозяин.

Хозяин тоже был из другой жизни. Молчаливый, сильный, могущественный. Он ездил на красном «Cаабе» с откидным верхом, и он понимал Серегу.

– Будешь мне помогать, – неожиданно сказал он никому не известному парню из ларька, снял ему квартиру и привел в тренажерный зал. Спортом Серега занимался еще в школе, только фехтованием. «Туше», «рокада» – ему очень нравились эти слова из другого мира. А еще нравилось воображать себя то Д'Артаньяном, то Атосом.

Качка из Сереги не получилось, но его жилистое, выносливое, крепкое тело стало еще крепче и выносливей. Он не носил пресловутые кожанки, «адидасы» и золотые цепи. Не стригся так, чтобы открыть жирный затылок. Да и жирного затылка у него не было. Нормальный паренек, в меру мускулистый, не слишком высокий, смуглый. Носит джинсы, футболки, свитера и джинсовые куртки. Единственная особая примета – круглая темно-вишневая родинка над верхней губой.

Но служил Серега верно, как и должен служить благородный вассал, преданный самурай или член семьи, живущей по закону «Омерты». Хозяин никогда не говорил ему красивых слов. Никогда не рассказывал, чего, собственно, они добиваются. Он просто приказывал сделать то-то и то-то, и Серега, не задавая лишних вопросов, делал. И без слов было ясно, что шанс попасть в другой мир есть только один – с помощью хозяина.

Хозяин не походил на прибандиченных жирнюков с Апрашки, которые хоть и зарабатывали, но тратили заработанное на кабаки, водку и траченных этой самой водкой девок. По крайней мере, пока Серега работал на Апрашке, ничего другого он не видел.

Водка, кабаки и девки хозяина не интересовали.

У хозяина было дело, какое – Серега точно не знал, была дама сердца, больше похожая на королеву, Серега видел ее два раза и оба раза терял дар речи, и был отряд. Серега служил бойцом в отряде и делал, то, что приказывали.